– Восемнадцатилетней давности, – кашлянув, поправил Несвицкий. – Николай Ордынцев был убит в 1891. Если вы позволите, господа, поверенного могу поискать я… тем более, что я… кхм… тоже юрист. Пусть недоучившийся, но кое-что понимаю в документах.

– Вы уж простите за прямоту, господин Несвицкий, – возразил Горихвостов, – но я наслышан, что вы и с завещанием собственного отца разобраться не в силах. Видать, вы того-с… не той компетенции.

Конни покраснел столь густо, что Рахманову показалось, он сейчас же швырнет перчатку в лицо Горихвостову. Поспешил вмешаться:

– Вы можете проявить себя как юрист, господин Несвицкий, и отыскать завещание – уверен, мой коллега вам препятствовать не станет.

Коллега под тяжелым взглядом Рахманова и впрямь стих и хмуро занялся бумагами.

– Не станет, не станет, – подтвердил Горихвостов, ворча под нос, – и без того забот полон рот…

– К слову о заботах, – вспомнил Рахманов: – вы сделали то, о чем я просил?

– Сделать-то сделал… – Горихвостов взглядом указал на Конни, но Рахманов кивнул, позволяя говорить при нем. – Да только ничего толкового не обнаружилось. Юлия ваша Николаевна как черт из табакерки объявилась в 1891 году, устроилась горничной в пансионат. Поспособствовала ей Акулина Потапова, бывшая на тот момент нянькой в доме Несвицкого. Где Юлия Николаевна родилась да в каком году – не известно, потому как документов при ней не было никаких вплоть до самого замужества. Звалась-то она Ласточкиной, да, скорее, по названию пансионата хозяйского фамилию взяла. Жила тихо, никто ею и не интересовался особо.

– А Лариса Николаевна?

– Ну, с Ларисой Николаевной чуть яснее. Родилась в том же клятом 1891…

– Разве Юлия Николаевна приехала с новорожденной девочкой? – прервал его Рахманов. – Я слышал, что ее ребенку тогда года три было.

– Вы «слышали», а я на слухи полагаться не привык! – отрезал Горихвостов. – В приходе, что шесть верст отсюда, в книгах черным по белому написано, что в 1891 девочка крещена и наречена Ларисою. Юлия же Николаевна там же значится, как крёстная ее мать.

– Крещена – но не родилась, – больше про себя заметил Рахманов.

Горихвостов хмыкнул:

– Это ж где вы видали такое, чтоб ребенок три года некрещеным был?!

Рахманов промолчал на сей раз. Тем более что и Конни подтвердил слова Горихвостова:

– Когда именно они в доме появились, я уж не помню по малолетству… но всегда считалось, что Лариса Николаевна на четыре года моложе меня. То есть, родилась она в 1891.

– Одно только странно с крещением ее… – продолжил Горихвостов несколько нерешительно. – Уж не знаю, важно это иль нет, но крестили ту девочку в день Марии Египетской. И даже нарекли по-первости Марией – да только вымарали имя прямо в приходской книге, а поверх написали «Лариса». Еле я разобрал помарки эти. Батюшка, что крестил ее, уж помер давно, а новый говорит, мол, это обычное дело, в общем-то. Не понравилось родительнице имя, она и упросила исправить на другое, что поближе к дате.

– А ежели другую Ларису в книгах поискать? – задумчиво спросил Рахманов.

– Смеетесь, Дмитрий Михайлович? Приход-то на селе стоит – кто ж на селе в здравом уме дочку Ларисою назовет? Только городские додуматься могут, романов всяких начитавшись. Нет больше там Ларис, на десять лет вперед нет.

* * *

Горихвостов был иного сорта человек, нежели Рахманов. Он привык доверять доказанным фактам, а не тратить время на опровержение смутных догадок. Тем и был он ценен для Рахманова: отсеивал совсем уж фантастические версии. К фактам же Горихвостов относился щепетильно, потому, раз даже он обратил внимание на вымаранное имя «Мария» в приходской книге – что-то в этом есть. Марией звали деревенскую ведьму, убившую Николая Ордынцева. Случайно ли, что Юлия Николаевна не хотела называть дочь этим самым именем?

Примечательно так же, что все три события – убийство Ордынцева, появление Юлии Николаевны и рождение Лары – произошли в один год, 1891.

Покуда Горихвостов изучал архивы, сам Рахманов тоже не бездействовал. Выяснил, что Николай Ордынцев и впрямь был убит таким же изуверским способом, как и Стаховский. Мара ли это сделала, или кто-то другой, но тридцатилетнему графу вырезали сердце, заменив его вороньим. И неопознанные символы, окружавшие тело, тоже были, и огонь. С той лишь разницей, что убили графа не в поле – а в его собственном доме. В Ордынцевской усадьбе.

Николай Ордынцев и впрямь был первым из жертв ритуала.

Примечательно и то, что следующие пять лет после смерти графа стали едва ли не самыми тихими в плане преступности за многие-многие годы. Очевидно, это и породило легенду, что за побережьем присматривает каменный Ворон, которым обернулся граф Ордынцев…

Убийство же найденного в 1896 году молодчика-выпивохи списали на пьяную драку, мимо глаз пропустив тот факт, что у мертвого вырезано сердце. На каторгу тогда отправили кого-то из собутыльников погибшего. Так же было и с мужчиной, убитым еще через полгода. А после ритуальные убийства уже не прекращались, случаясь то раз в полгода, то каждый месяц. В показаниях свидетелей кое-где мелькало, что убитых видели с молодой красивой женщиной – однако женщину всегда описывали по-разному да толком и не искали.

Обо всем этом размышлял Рахманов, покуда добирался в пансионат. Выехал в ночь. Несвицкий, услышав о поездке, увязался, было, следом – насилу Рахманов его отговорил. Однако дал ключи от служебной квартиры в Тихоморске и позволил остановиться у себя на то время, что будет искать поверенного Николая Ордынцева. С тем и расстались.

Как и планировал, к утру следующего дня Рахманов прибыл в пансионат и тотчас направился к бухте у лодочного сарая – туда же, где впервые увидел Лару.

Было ли безрассудством бросить ее на произвол одну в Ордынцевском замке? Пожалуй, что нет. Дмитрий из достоверных источников в лице Фёдора знал, что Харди, соблюдая приличия, жить продолжает в пансионате, а не под одной крышей со своей пока еще невестой. Хотя, разумеется, обедает и ужинает он в усадьбе. И каждое утро с восьми до одиннадцати видится с Ларой в бухте у лодочного сарая, пока она пишет этот дурацкий портрет. Портрет лишь на две трети закончен: Харди хитрец и тянет время изо всех сил. Однако Дмитрий, зная все Ларины мысли как свои собственные, отчетливо видел: она в его сети не попала. Смеется его шуткам, неплохо проводит время, но все что ей нужно от Харди – пресловутые пятьдесят рублей в качестве оплаты.

Право, еще неизвестно, кто кого хитрее: Харди или эта новая, незнакомая Лара, от которой не знаешь, чего ждать…

Дмитрий понятия не имел, что на нее повлияло, но, кажется, изменения эти на благо. Ему нравилась нынешняя Лара, столь уверенная в себе и смелая. Но главным образом новая Лара нравилась ему потому, что днем и ночью мысли ее занимал он сам, Дмитрий.

Спуститься к ним он не торопился. Однако когда сделал это, и Лара его увидела – лицо ее расцвело. Тотчас, не смущаясь Харди, она широко улыбнулась и взмахнула рукой: